Сайлас Фенек быстро вышел из пределов зримого, оставил коридор, поднялся сквозь судно, а человек, которого он облил, слабо вскрикнул и, расцарапав себе лицо, умер.

Стражники были повсюду, они возникали из дверей и цеплялись за его одежду. Они выпрыгивали из нор, как крысы, или собаки, или черви, или боги знают что, и тянулись к нему, размахивая мечами. Они были быстры, их отобрали на это дело за их мастерство и мужество — чума, поветрие, вторжение, они окружили его, обложили со всех сторон, загнали в угол.

«Джаббер милостивый и трах небесный, они повсюду», — подумал Фенек и снова жадно впился ртом в статуэтку. Плоскости и углы сложились вокруг него, видоизменяясь впереди и позади, и он, извиваясь, бросился вверх по трапу, чувствуя себя так, будто он тонет и тянется на поверхность, к воздуху. Он был зол.

Стражники Саргановых вод тянулись к нему, хватали то, что удавалось. «Хер вам, — подумал он, ощущая новый прилив сил. — Я ведь не только убегать могу». Он повернулся с рычанием, плюясь и харкая в нападающих желчью, которая образовывалась в нем от поцелуев статуэтки, загнув язык, принялся изрыгать мерзкую жидкость на окружающие лица.

И там, куда попадала эта харкотина, обычное пространство искривлялось, словно под воздействием размерной кислоты, и стражники вскрикивали от страшной нездешней боли, когда их глаза, кости, плоть заворачивались внутрь себя и выходили из физической реальности, растворялись, рассеивались, разрывались в невозможных направлениях. Он падали, все израненные, испускали слюнявые крики, а Сайлас, проходя мимо, смотрел на них без жалости, видел их лица, выдернутые из реальности, истекающие ничем, которое пузырилось и шипело; их головы груди и зияли дырами, уводящими в пустоту. Они кровоточили в непространство, в смертельный вакуум, распространяюшийся, как гангрена, с краев их ран, отчего плоть становилась почти невидимой, смутной и бестелесной, а потом вообще прекращала существовать.

Нападавшие катались и кричали до тех пор, пока у них оставались рты.

Фенек продолжал бежать, сердце его бешено колотитесь Он бежал, и целовал статуэтку, и складывал пространство, и разгибал плоскости вокруг себя.

Утер Доул мрачно преследовал его с такой целеустремленностью, что, даже будучи ограничен обычным пространством, не отставал от Фенека.

Доул был неутомим.

Фенек с грохотом вырвался из темного нутра «Глоссария» на воздух и замер на секунду, приложив кровоточащий язык к мраморным зубам статуэтки.

«Пошли вы все в жопу», — с ненавистью подумал он, и страх оставил его. Он всунул язык поглубже в рот статуэтки, почувствовав, как энергия засверкала в нем, как сам он засиял темной звездой вместе с нею. Кружась, он пронесся мимо поломанных мачт, поднялся вверх по теням проводов, изгибая реальность вокруг себя, складывая ее, проскальзывая вдоль созданных им складок на обветшалом корабле.

Отряд стражников в темном поднялся из люка и с натренированной скоростью рассредоточился по палубе. Утер Доул вышел вместе с ними и уставился в глаза Фенеку.

— Фенек, — сказал он и поднял меч.

Сайлас Фенек посмотрел на него сверху вниз и ответил голосом, который отдавался немыслимым образом — он прозвучал у самого уха, точно угрожающий шепот:

— Утер Доул.

Фенек замер в пятнадцати футах над палубой в короне коробящегося эфира. Реальность вокруг него подернулась рябью. Его нечеткие очертания наверху колебались между разными состояниями, а он двигался с неторопливой и хищной морской грацией, то пропадая из виду, то снова появляясь. Из его рта и порванного языка капала кровь. Он повернулся в воздухе, словно копье охотника, и остался висеть, удерживаемый поцелуем статуэтки, глядя на людей внизу.

Те подняли ружья. Фенек замерцал в воздухе, и пули прошли через то место, где он только что находился, — сквозь колючий воздух — и исчезли; и тогда Фенек харкнул. Он открыл рот, и оттуда, словно шрапнель, вылетели комки едкой не то слюны, не то рвоты.

Они разлетелись по палубе, попали в лица атакующим, и сразу же раздались крики боли. Люди в панике разбежались в разные стороны.

Фенек не сводил глаз с Утера Доула.

Доул с звериной точностью в движениях отпрыгнул в сторону, чтобы слюна не попала на него. Лицо его было напряжено, а взгляд устремлен на Фенека, который, мерцая, опустился и, то пропадая, то появляясь, прошелся по палубе, довольно напевая что—то себе под нос и оставляя за собой липковатую полоску едкой слюны. Фенек плевал в каждого, кто приближался, и если тот не мог уклониться, то умирал. Фенек нашел Утера Доула.

— Ну—ка, попробуй, возьми меня, — прошептал Фенек с пьяной бравадой.

В горле у него саднило от ядовитой слюны, но он чувствовал, что ему все по плечу — хоть прожечь дыру во вселенной. Он чувствовал, что неудержим. Доул отступил перед несущей гибель фигурой, отпрыгнул в сторону; он двигался, кипя от гнева, скрежеща зубами при звуках голоса Фенека, который все бормотал рядом с его ухом:

— Ну, давай…

И Тут сквозь темень и свет, сквозь тяжесть дерева, плеск воды, похожий на удары маленьких кулач—вокруг, Фенек, видевший огни Армады всего в нескольких ярдах, услышал у себя за спиной голос:

— Саиииииилассссс.

Как шипение чудовищной змеи.

Сердце у екнуло него в груди — Фенек повернулся и сквозь взбаламученное пространство увидел Бруколака — звериная мерцающая ненависть, отлитая в кости. Его огромный язык, выпрыгнув из темноты, развернулся и впился в Фенека.

Фенек вскрикнул и попытался снова поцеловать статуэтку, но Бруколак дотянулся до него, метнул вперед руку и вытянутыми пальцами ударил Фенека в горло.

От удара Фенека отбросило назад, и он упал на палубу навзничь, хватая ртом воздух. Бруколак рухнул вместе с ним, глаза его горели. Фенек все еще пытался поднести фигурку ко рту, но Бруколак с какой—то презрительной легкостью схватил свободную руку Фенека и без труда удержал ее. Он поднял ногу (с унизительной скоростью) и размозжил правое запястье Фенека, с силой впечатав его в палубу.

Фенек вскрикнул высоким дребезжащим голосом, когда скорчились в судороге его разбитые пальцы. Статуэтка покатилась по палубе.

Фенек лежал на досках палубы и выл; кровь сочилась из его рта и носа и из раздробленного запястья. Фенек кричал от боли и ужаса, бесполезно суча ногами в тщетной попытке спастись бегством. Он теперь в полной мере обрел плоть и пребывал в реальности, сломленный и нелепый. Появился Утер Доул и, наклонившись, оказался в поле зрения Фенека.

Фенек продолжал отбиваться, и рубаха разорвалась на нем, обнажив грудь, которая оказалась крапчатой, осклизлой, покрытой грязно—зелеными и беловатыми пятнами.

Она выглядела нездоровой и напоминала мертвую плоть. Там и сям были видны рваные края, похожие на усы зубатки или плавники.

Доул и Бруколак взирали на происшедшие с Фенеком перемены.

— Ты посмотри на себя… — пробормотал Утер Доул.

— Так в этом—то и было все дело? — прошипел Бруколак, глядя на статуэтку в руке Доула.

Фенек продолжал противно стонать. Каменная куколка непроницаемым взглядом смотрела на Утера Доула, подмигивая ему. Ее открытые глаза были прозрачны и холодны. Она обнимала себя нечетко очерченными ручками, вырезанными из ледяного камня, перемежающегося зелено—серым и черным цветом. Она ухмылялась Фенеку своим жутким круглым ртом, показывая зубы. Доул потер пальцем складки кожи на спине статуэтки.

— Сильная вещь, — сказал Бруколак Фенеку, тело которого сотрясалось в судорогах. — Скольких армадцев она убила?

— Возьмите его, — сказал Доул своим уцелевшим бойцам.

Они подошли, но нервно затоптались на месте, видя, что Бруколак не шелохнулся.

Он вмешался, несмотря на приказ Доула, и, возможно, спас ему жизнь, но Доул отказал Бруколаку в благодарности — покаянной или примирительной. Он просто смотрел на него неподвижным взглядом, пока вампир, признав свое поражение, не отошел в сторону.